[miss Jane]

29.08.2009 в 12:19

Пишет  marina_ri:

Коротенький оридж
Для  current obsession

Черт, таки сперто. Но случайно.
Оридж  menthol_blond
Пуговичный король.

НАЗВАНИЕ: Командировка
ФАНДОМ: ориджинал
ГЛАВНЫЕ ГЕРОИ/ПЕЙРИНГ: он/он
РЕЙТИНГ: NC-17
РАЗМЕР: мини
КАТЕГОРИЯ: slash
ЖАНР: romance, юст
ВРЕМЯ и МЕСТО: наши дни, Россия.
ПРЕДУПРЕЖДЕНИЕ: оридж! Но короткий. Есть мат. И еще - наши реалии.


Он тоже спит на верхней полке – прямо напротив меня.
В первую ночь я слушаю его дыхание и никак не могу переключиться. Или заснуть. Так и ворочаюсь всю ночь без сна – первую ночь в этом чертовом вагоне. Первую из восьми.
Он протиснулся в купе мимо малахольной соседки с правой нижней полки, снял темные очки, закрывающие половину лица, улыбнулся вежливо сначала мне, а потом мрачному дядьке у окна, и спросил:
- А какая тут пятнадцатая?
И я понял, что это будет та еще поездочка.
Он почти не спускается, предпочитая валяться на пыльном белье, тыкая стилом в наладонник, или слушая музыку.
Когда он первый раз свесил длинные босые ноги, мелькнувшие перед моим лицом, мне захотелось дернуть его, обхватив за щиколотку, да так, чтоб он рухнул мне на колени и понял, как у меня стоит.
Я иду за ним, в надежде, что он собирается в тамбур курить, но нет – он отправился в вагон-ресторан, а я достаю мятую пачку и жду, когда он вернется, хлопнув тяжелой дверью.
Его нет минут двадцать, от сигарет першит в горле. Вообще-то я не курю, но в таких командировках, как эта…
Владивосток.
Восемь суток с тремя чужими людьми, с загаженным туалетом, без душа, без возможности уединиться.
Когда Майка сказала, торжествующе кривя оранжевые губы: «Никакого тебе самолета. Кризис, знаешь ли! Чучух-чучух, готовься», – я на самом деле возненавидел и ее, и главреда, и любимую газету.
Обратно обещали самолет. На хера он обратно? До местной администрации я доберусь только к вечеру в день приезда – в лучшем случае. С момента инцидента пройдет примерно десять суток – зачем я там?
Но сейчас я точно понимаю – зачем.
Кто-то там надо мной сжалился и подсунул это чудо чудесатое, лохматое, тощее, такое трахабельное, что от одного взгляда поджимаются яйца.
Мальчик представился, когда закидывал наверх свой рюкзак, но я прослушал – засмотрелся на полоску кожи под задравшейся футболкой. Сколько ему? Двадцать? Двадцать два? Студент? Едет домой? Или на практику?
Что там есть в этом Владивостоке?
Неважно. Если он натурал – то я гендиректор. А что? Мне никогда не стать гендиректором, а у него отполированы ногти, джинсы дешевые, но в облип, челка на глаза падает так беспорядочно, что закрадывается подозрение о долгой тщательной укладке.
Хотя они все сейчас такие.
Ухоженные.
Я собираюсь, было, подтянуться и залечь у себя, но дверь отодвигается, и он водружает на стол четыре запотевшие бутылки Миллера. Стоят тут небось – по сто рэ каждая.
- Будете? – держится руками за свою полку и за мою. Лязгнуть зубами, прикусить костяшки, а потом втянуть в рот твой палец, помять его губами, обслюнявить и…
Уф.
- Буду. Только я тебе дед, что ли? Не выкай.
- Ладно.
Когда улыбается, у него ямочки на щеках.
Блять.
Ямочки.
А у меня бывшая жена, трехлетняя дочь, алименты и тоскливое запоздалое осознание собственной сексуальной ориентации.
- У тебя родственники там?
- Где? А, во Владике? Я оттуда.
- А выговор московский.
- Так я давно оттуда, лет в пять родители переехали.
Ледяное пиво – аж зубы ломит. И у него над губой – влажная полоска. Слизнуть. Забраться языком в рот. Попробовать.
Блять.
- Что?
- Ничего, задумался.
Не смотри так на него. Спугнешь. Или уже спугнул? Или он не?..
- Ты куда полез?
- Конспекты надо дочитать.
Снова чумазая пятка мелькает перед глазами, и я иду в сортир дрочить. Это перебор.
Поезд трясет, и я промазываю мимо толчка. Теперь вытирать собственную сперму с грязного обода. Брррр.
Можно оставить так, но вдруг он зайдет после меня сюда? Зайдет, увидит…
На хер.
Надо вопросы для интервью продумать, и узнать, будет ли там у меня сеть.
Я долго мою руки, скрипя этим экономным штырем для подачи воды, и иду звонить сучке Майке.
Я всю ночь слушаю его дыхание, а потом сплю полдня, и не вижу его. А когда открываю глаза – понимаю, что лежу к нему лицом. Интересно, я храпел?
Он барабанит пальцами по стене в такт музыки в наушниках. И снова что-то читает.
- Что слушаешь? – голос со сна хриплый, хорошо, что он не слышит меня. Видит, как я приподнимаюсь и приветственно кивает.
Да-да. Здрасьте.
У меня почему-то трясутся руки, пока я мешаю ложечкой сахар в стакане с чаем – почему в поездах такой сахар, который не растворяется в кипятке? А, это не кипяток. Хочется ссать, но он слезает и садится напротив – благо, малахольная вышла.
Мне так паршиво – мне всегда с утра паршиво – что хочется спросить его напрямик. Наверное, меня останавливает полный мочевой пузырь.
Я долго фыркаю перед разбитым грязным зеркалом с облезшей амальгамой, пытаясь вымыться хотя бы до пояса.
В купе он смотрит в окно и прихлебывает кофе.
- Откуда кофе?
- Хочешь? Мой, у проводниц нету.
Я не хочу, но ведь можно накрыть его пальцы, забирая прямоугольный пакетик. Поезд тормозит, кофе выливается на футболку, и я снимаю ее, матерясь.
Мне очень хочется, чтоб он смотрел на меня, я втягиваю живот, напрягаю пресс, но он выходит из купе.
На пятый день я думаю только о сексе. Только о нем – и о сексе. С ним.
Он зарос слегка – редкая мягкая щетина, а я как дурак бреюсь каждое утро. Я снова ненавижу газету и Майку, но его я ненавижу больше.
Хоть бы он курил…
- Пошли.
- Куда?
- Составь компанию.
- Я не курю же.
- Я знаю! – главное, не сорваться. Какого цвета у него глаза? Шатен, значит либо карие, либо зеленые.
У него темно-серые, так странно. И он берет у меня сигарету, и я даю ему прикурить, и даже говорить ни о чем не могу – яйца деревянные, член каменный.
Интересно, что соломенное?
Мозги.
Он рассказывает про институт, про своего дога, про какой-то клуб, а я его не слышу – просто смотрю, как двигаются его губы. Он был на концерте Шнура в прошлое воскресенье. Шнур крут.
О, кто бы сомневался.
Я понимаю, что надо сделать.
Мужик меня не напрягает. Малахольная нашла себе подружку девяноста лет в пятом вагоне и сидит у нее.
Но он не хочет водку. То есть – пьет, морщится, запивает каким-то дорогущим соком из вагона-ресторана – откуда у него деньги на клубы и сок?
Я начинаю тратить командировочные на пиво. Пиво он пьет.
Я рассказываю ему про газету, он говорит, что хотел быть журналистом, но родители не разрешили, как я хочу его трахнуть, мать твою!
Растянуть ему зад, войти в горячее и в ритме колес…
- Ты погоди, я ща. Никуда не уходи!
- Это куда же?
О, я пьян. А он, похоже, нет. Когда я пьян – я долго не могу кончить, но сейчас мне достаточно представить его губы в пивной пене.
Когда остается всего ночь – я представляю из себя печальное зрелище. Главред так и сказал бы: «Эта ваша последняя статья – печальное зрелище».
Я закомплексованый идиот, трус, я боюсь, что он даст мне в морду, оттолкнет или станет презирать – меньше чем через семь часов он пропадет, и я не увижу его никогда, почему меня это волнует?
Он крутится рядом, на своей полке, и мне уже все равно. Длинные ноги, босые стопы, лохмы, ямочки. Блять, ямочки.
Не для тебя, козел.
Он протягивает руку и кладет ладонь на мое плечо. Я не поверил бы, что это он – но ведь больше некому, верно?
Я поворачиваюсь очень медленно, его глаза блестят в темноте, за окном проносится моя жизнь, а он говорит:
- Можешь мне врезать, но я…
Мы все в том же тамбуре, и он так целуется, что я готов дать ему сам – тут же, на заплеванном полу, зная, что в любой момент из в вагона в вагон кто-то может пройти, но сейчас три часа ночи, и все должны спать, а мы с ним должны…
О, черт!
Он ритмично двигает головой, а я тяну его вверх, я хочу не так, я заслужил, я ведь заслужил!
Он сам спускает свои тесные джинсы и разворачивается ко мне спиной, я раздвигаю ему ноги коленом и просто еду от запаха его волос. Кто бы мог подумать. Волос.
Он подставляется нетерпеливо, ты что – все это время тоже терпел? Тоже дро… сука!
Я кончаю, сжимая кулак и упираясь головкой в его анус, я даже не вошел, блять!
Бормочу ему в шею извинения, а он поворачивается и целует меня, ошпаривая щетиной, и я обхватываю его голову, дергаю за волосы – и ему, наверное, больно, но мне слишком стыдно, и он слишком долго спал рядом.
Он кладет ладонь на мою задницу, и я послушен, как целка, и так же боюсь.
Я редко, но вообще…
Блять!
У него любрикант в кармане штанов, он трахает меня пальцем-двумя-тремя, и шепчет прямо в ухо:
- Тугой… суровой топ?
Мне хочется огрызнуться, но он гладит мой вялый член, и я поддаюсь, тычусь в его ладонь – у меня встает на него так быстро, что даже неприятно.
Он тоже кончает мгновенно, я только-только успеваю расслабиться, а он сжимает зубы на моем загривке. А потом сосет мне, и я молюсь матом, чтоб никому во всем поезде не нужно было в вагон-ресторан.
- Ты чего сразу не сказал?
- Не был уверен. Ну а ты-то? Так меня глазами ебал…
- И ты все равно не был уверен?
- Ну… я, блин, неуверенный.
- Я, блин, так и понял.
Когда я иду по платформе к представителю местной газеты, и краем глаза вижу, как он тонет в толпе, мне даже не жаль.
А в гостинице я обнаруживаю желтый стикер с номером телефона. Он приклеил его ко дну моего чемодана.
Гавнюк.
Майка искусает свои оранжевые губы, когда узнает, что я добровольно продлил командировку.

@темы: Цитаты

Comments

мррррррр

[miss Jane]

Нейротоксин, несомненно. мрррр.