seize the day
27.05.2007 в 03:20
Пишет [J]Stranger in the night [DELETED user][/J]:Ну, эм...
Мы строили, строили и, наконец, построили...
Пейринг: Воля/Родригез, Родригез/Перлов, Воля/Галыгин.
Рейтинг: NC-17
Авторы: Shuichi, Stranger in the night, за Родригеза во всех его проявлениях благодарим Муррчалку, за основательную бету - Snarke'у нерукотворный при жизни
Бета: Snarke
Дисклеймер: Нам не принадлежит никто, кроме нас самих.
Всех товарищей, о
Это всего лишь наше видение того, как все было, или могло бы быть.
"Человек-нежность"
Уже в третий раз Паша пытался сделать этот чертов «сольный эротический номер», но никак не мог собраться и согнать мысли в кучу. Микрофон вдруг стал чужим, софиты ослепляли. Он чудовищно устал. Воля снова вздохнул и попросил повторить подводку еще раз. Через пару часов здесь будет полный зал. Жюри. Полно "известняков" наверняка, 40 лет КВН всё-таки. А я лажаю перед редактурой и парой человек из других команд. Или нет там из них никого… А, есть всё-таки. Вон сидит парнишка из Беларуси, я его точно помню: худой, длинный и голос хриплый. Так… ладно… собрался и еще раз: «Дураки в команде…»
На сцене нескладный мальчишка пытался «сыграть» шутку. Уже в третий раз. Пока команда снова и снова занимала исходные позиции, он стоял на огромной сцене, комкая рукава свитера в кулаках. Невысокого роста, хрупкий, еще и шею втягивает слегка... Галыгин, сидящий в зале вместе с редактурой, внимательно наблюдал за этим парнем. Было в нем что-то такое, от чего не хотелось терять его из виду. Вадька заржал от собственных мыслей: «Недоеб – наше все и страшная сила…» Продолжение этого монолога внутреннего голоса он уже не услышал: бывший капитан команды БГУ, нынешний редактор Высшей лиги, Леня Купридо ткнул его локтем в бок:
- Слушай, Вадим, что там у вас с отжиманиями? Вы все просчитали, чтобы никто пузом сцену не протер? Я «Бензопровод Дружба» имею ввиду, на приветствии.
- Угу, - немного невпопад ответил Вадик, наблюдая как мальчик из пензенской команды, чуть сгорбившись, уходит со сцены, увлекаемый парнишкой, который что-то ему объяснял. «Леня, я пойду как раз об этом поговорю с ребятами», – Галыгин встал и спешно вышел из зала. Ему очень хотелось подойти и сказать этому парню, что все будет нормально. Ведь совершенно очевидно, что тот просто устал, что ему надо только чуток отдохнуть и отдышаться, и все у него получится хорошо…
Тимур смотрел на все это безобразие из-за кулис. Ему самому потребовалось довольно много времени, чтобы собраться, а тут еще и Паша лажает. Тоже нашелся – малыш-девственник. Он услышал, как кто-то из ребят попросил Волю максимально выложиться. «МАКСИМально… Максим… Макс… Наваждение, мать его за ногу. Снова Макс. Снежный человек. Таких просто не бывает. Глаза, руки… Какой он…» - Тимур почувствовал, как тело вполне однозначно реагирует на подобного рода мысли. «Блядь,» - сквозь зубы прошипел Керимов – «Только этого для полного счастья мне и не хватало…»«Надо что-то делать. Я не смогу так выступать. Что ж я, как барышня, нестойкая такая… Да, нет. Вполне себе стойкая, судя по ощущению в штанах. Черт, как же быть… О… Наша невинность», - Тимур одернул свитер и направился на сцену к Воле.
Паша продолжал откровенно лажать. Ну, какая из него кобра… Буратино выстрогать - раз плюнуть, но эротика эта… Он беспомощно оглянулся и увидел, что к нему идет Тимур.
- Паш, ну, ты чего? Ты капитан вообще, или где? Как будто первый раз на сцену вышел, честное слово.
- Да ну в жопу, пусть кто-нибудь другой сделает, я не знаю, как это показывать.
- Можно подумать, от тебя стриптиз требуют… Просто чуть больше пластики и все. Пойдем, я попробую тебя научить.
- Чему ты меня сейчас научишь? До выступления всего пара часов…
- Пойдем, пойдем. Стриптизу тебя, конечно, обучать бесполезно, а вот номер отрепетировать успеем.
Они зашли в общую гримерку - остальные сейчас обедали, поэтому она пустовала.
«Слава Богу, никто не увидит моего позора»
«Слава Богу, сейчас я его научу…»
- Так. Давай, Пашка, встань ровно. Расслабься... Да не зажимайся, тебе говорю, блин. Ну что ты, в самом деле, как девственница в первую брачную ночь? Разверни плечи, шею вытяни... Да не вперед! - Керимов заржал, - а вверх. Ну, представь, что тебе надо поцеловать высокую девушку.
- У меня плохая фантазия, - мрачно огрызнулся Воля, попытавшись сделать то, что просил Тимур.
- Да не ври. Ну, ей-Богу, что ты, как деревянный, а?
Конечно, ему легко говорить. У него это, по-моему, в крови - чувствовать себя звездой, где бы не находился. Девчонки в институте за ним толпами ходят. А я просто чурбан какой-то неуклюжий…
Тим встал сзади, ладонями провел по шее, заставляя Пашу вытянуть ее, по плечам, аккуратно, без лишнего нажима, выправляя осанку, и остановил руки на поясе.
- Вот теперь другое дело, - хрипловато проговорил он. Придерживая одной рукой Волю за пояс, второй Тимур провел вдоль всего позвоночника. Пашка дернулся:
- Эй, с чего это вдруг ты решил меня полапать?!
- Да не лапаю я тебя. А расслабляю. У тебя нихуя не выходит, потому что ты весь на нервах. Успокойся.
- Я не могу успокоиться, когда ты стоишь сзади. Отойди, Тима, меня это нервирует...
- Окей, я встану спереди. – Тимур, не снимая рук с Пашкиных бедер, медленно обошел его и остановился нос к носу. – Полегчало?
Воля оцепенел и, замерев в горячих ладонях Керимова, хрипло поинтересовался:
- Ты охренел, что ли, совсем?
- А что такое? – Тим нагло улыбнулся и пропутешествовал ладонью от бедра к Пашиной ширинке.
- Я тебе, блядь, не гомосек какой-нибудь! – Окончательно ошалевший Пашка попытался вывернуться из рук Тимура, но тот нежно сгреб ладонью содержимое Волиной ширинки и, приобняв другой рукой Пашку за шею, жарко прошептал в ухо:
- Не советую, Пал Алексеич. От меня еще никто не уходил. Неудовлетворенным.
Пашка понял, что попал. Сейчас его тут же и «отрепетируют». Будет ему и «кобра» и эротики полные штаны. Звать на помощь и выглядеть абсолютным кретином Пашке не хотелось. Да и горячая ладонь Тимура рождала в паху Воли странную тягучую волну, пульсацией расходившуюся по всему телу... Наблюдая за эффектом от своих действий, Керимов удовлетворенно хмыкнул и, отпустив Пашкину многострадальную ширинку, переключил внимание на свитер. Он потянул его вверх и Воля обреченно вскинул руки. Стянув с него джемпер с символикой команды, Тим облизнул губы и прочертил кончиком языка влажную дорожку от ключицы до правого соска.
- Тима… - Пашка судорожно втянул в себя ставший вдруг очень плотным воздух и вцепился в плечи Тимура.
Змеем-искусителем язык Тима вился по Пашкиной груди, оставляя за собой прохладный след. Добравшись до второго соска, Тим нежно прихватил его губами - язык плясал на чувствительной альвеоле бешенный танец, сбивая Пашке дыхание и учащая стук сердца под ребрами. Опускаясь на колени, Тимур, не останавливаясь, процеловал дорожку от груди до ремня на джинсах Воли, а руки уже терзали металлическую пряжку и болты на Пашкиной ширинке.
- Я не хочу. – Неуверенно выдохнув абсолютно неуместные слова, Паша открыл глаза и перехватил руки Тимура.
- Да ну? Себе-то хоть не ври. – Керимов мягко отстранил ладони Пашки и, справившись, наконец-то, с тугими болтами, одним движением сдернул джинсы и белье вниз. Нежно обхватив губами головку Пашкиного члена, Тим прихватил Волю за ягодицу и придвинул ближе. Несостоявшаяся «кобра» получала уроки ораторского искусства, вцепившись в плечи Тимура побелевшими пальцами. Медленно скользя кончиком языка от уздечки к основанию, Тим втягивал член Пашки глубже в рот. Воля стонал, подаваясь бедрами навстречу плотному кольцу губ. Когда головка уперлась в небо, Тимур обхватил основание члена и, придерживая Волю за бедро, начал медленное движение. Пашка запрокинул голову назад и, закусив губу, поймал нужный ритм. Тягучая и нарочитая медлительность движений Тима раздражала и дразнила одновременно. Сладкая круговерть языка не давала расслабиться ни на минуту. Воля стонал в голос, уже не опасаясь быть услышанным. Оставляя красные отметины, он все сильнее стискивал пальцами плечи Тимура, пытаясь ускорить его движения. Но Керимов хорошо знал свое дело. Все так же медленно он терзал пульсирующий член Пашки, не торопясь, ласкал его языком и губами. Воля был на грани помешательства. Желание сделать ритм быстрее становилось невыносимым. Запустив ладонь в непослушные вихры Тима, Пашка резко притянул его ближе и, уже не сдерживаясь, всего в несколько фрикций кончил, тихо выдохнув сквозь сжатые зубы: «Сссука…»
Тимур встал с колен и аккуратно, на грани брезгливости, вытер уголки рта: «Спасибо, дорогой капитан. Надеюсь, теперь у нас с пластикой все будет нормально?» Паша стоял, закрыв глаза. «Сука» - повторно прошипел он. Тим усмехнулся и вышел из гримерки, оставив Волю размышлять о том, что произошло, каким образом теперь себя вести, и что делать, и как жить вообще после этого всего…
Галыгин, чертыхаясь, пытался сообразить, какое из помещений этого дворца отдали мальцам из Пензы. Он заглянул в пару гримерок, но там никого не было. Проходя по одному из коридоров, он услышал голоса из-за приоткрытой двери. "Наверное, те двое пензенских что-то обсуждают. Просто зайду и пожелаю удачи". Он уже потянул было на себя дверь, как вдруг с той стороны раздался стон, и еще один, и еще. От смутных догадок сердце дернулось и сбило ритм. Тембр голоса был знаком. Вадика бросило в жар, когда из-за двери раздался сладкий полустон-полувскрик. Не осознавая до конца, что делает, Вадим осторожно заглянул внутрь комнаты. Мелкий пензенский мальчишка в совершенно недвусмысленной позе стоял на коленях перед неудавшейся "коброй", и его движения не оставляли сомнений в том, что происходит. Первым побуждением было закрыть дверь и уйти, но взгляд невольно скользнул выше - худое тело, сведенное сладостной судорогой, нежная шея, голова запрокинута. Нескладный, сутулившийся мальчик, который совсем недавно неуверенно стоял на сцене, теперь казался самым прекрасным существом в мире. Из его приоткрытых губ вырывались отчаянные стоны, движения становились все более рваными и резкими. Вцепившись в ручку двери, чтобы не упасть, Галыгин смотрел, как вырисовываются все мышцы на этом теле и оно становится похожим на струну, он почти видел, как камешком с губ падает очередной стон, и это "Сссука" на выдохе сквозь зубы... Стряхнув с себя наваждение, Вадим отшатнулся в темный коридор, прикрыв за собой дверь. Сердце стучало, как безумное, и воздуха не хватало, ноги отказывались слушаться, поэтому он медленно сполз по стене вниз и закрыл горящее лицо руками. Образ пензенского мальчишки все еще стоял у него перед глазами, вызывая вполне однозначную реакцию. Это было неправильно, неестественно, абсолютно неприемлемо, но врать самому себе было бесполезно - сейчас он хотел, чтобы движения его губ, его языка посылали сладостные судороги по этому тонкому телу, искажали по-детски открытое и невинное лицо отражением желания и удовольствия. А потом целовать тонкие пальцы, прикасаться к нежным губам, ловить дыхание…
Да что ж за фигня такая?! Гребаный недотрахит…Хватит с меня репетиций на сегодня. Уже нарепетировались так, что всякая ерунда в голову лезет. Теперь нужно просто успокоиться и сделать вид, что я ничего не видел. Тем более, еще игра впереди…
После того, как Тимур ушел, Пашка долго не мог заставить себя открыть глаза. Сейчас, когда понемногу возвращалась способность думать, он постепенно стал осознавать всё произошедшее. Он только что занимался оральным сексом с другим мужчиной. Точнее, мужчина делал ему минет. А ему это понравилось. Скрипнув зубами, Воля опустился на холодный пол, кое-как натянув штаны. Тело помнило ощущения. Помнило и не хотело забывать. На коже горели прикосновения. В голове звучали слова Тимура: «От меня еще никто не уходил. Неудовлетворенным». Пашка глухо застонал и со всей силы ударил кулаками в пол. «Что же ты со мной сотворил, мразь… Как теперь по-другому?... Можно ли теперь по-другому…»
Уставший после игры Тимур пошел в зал, где начиналась вечеринка. Они проиграли. Конечно, соперники были сильные - одни БГУ вон уже сколько играют, - а их команда *Валеон Дассон* в первый раз вышла в Высшую лигу. И все равно было обидно. Какие-то десятые балла, и они за бортом. И Воля еще… Тим уже сожалел, что поигрался с парнем. Тот был абсолютно растерян, хотя, надо отдать ему должное, отработал игру по полной программе. Но главного Тимур все равно не добился. Он так и не смог отвлечься от мыслей о Максе. «И снова Макс… Здравствуй, боль моя, здравствуй…» Тима шел через весь зал, здороваясь за руку и кивая знакомым, пока не уткнулся в кого-то, кто, как скала, стоял на пути. «Извините», - не поднимая головы, буркнул он, и сделал шаг вправо. Преграда так же двинулась вправо. Тимур сделал шаг влево. Тот, кто не давал ему пройти, тоже шагнул влево. «Вы – молодцы, Тимка, отлично играли» - произнес знакомый голос, от которого у Тимура по коже побежали мурашки. Не поднимая головы, он спрятал лицо на груди у говорившего.
- Максим, что ты здесь делаешь? Так обидно, даже… - он не смог договорить. Привыкший выигрывать и быть первым во всем, сейчас Тимур был уязвлен и потерян.
- Тшшш… - Макс легонько поглаживал его по голове. – Вы – большие молодцы. Ты вообще практически тянул на себе всю команду. У вас два человека играющих: ты и этот мальчик, капитан. Паша, кажется. Он умница – разминку вытащил. А ты вообще звезда. Я горжусь тобой.
- Ты мной что???... – «Вот не хватало только слуховых галлюцинаций», – мелькнуло в голове у обалдевшего Тима.
- Горжусь. Пойдем на диванчике посидим, герой вечера.
Пока они шли к дивану в самом углу зала, кто-то сунул им в руки по рюмке коньяка. «Повезло», - хохотнул Макс. – «Сервис хороший: даже думать не надо, откуда выпивку брать. Она сама идет к нам». Ребята устроились на мягком диване, согревая коньяк в ладонях.
- Скажи мне, как ты здесь очутился? – поинтересовался Тимур. «Да, ты услышал мои мысли? Я так громко умею думать?...»
- Мне показалось, что ты будешь рад меня видеть. Я ошибся? – Макс лукаво прищурился, ловя смущение парня.
- Да ты что… Я очень рад. Очень. – тихо повторил Тим.
- Все, хватит греть, надо уже пить. Предлагаю на брудершафт, - Перлов серьезно посмотрел на Тимура.
- Макс, а может, не стоит, а? – сердце бухало, как оркестровый барабан. Тим ничего не понимал: было логично, если бы подобное предложил он сам, но то, что это сказал Макс, выбивало из колеи.
- Ну, почему бы и нет… Хотя если ты не хочешь…
- Я не сказал, что не хочу. – Тихо возразил Тимур. – Давай.
Они выпили. Макс поставил рюмку рядом с диваном и внимательно посмотрел на Тимку. Тот сидел, не зная, куда девать руки, закусив губу и опустив глаза. Перлов осторожно за воротник притянул парня к себе и притронулся губами, будто пробуя его на вкус. Он пах коньяком, усталостью и покорностью. И еще щемящей нежностью. Тимур с тихим стоном скользнул языком по губам Макса и углубил поцелуй. У него сносило крышу от таких желанных ощущений, сильных рук на своих плечах, от близости человека, одна мысль о котором сводила его с ума. Тим был готов на все прямо здесь и прямо сейчас, и уже было плевать на находящихся рядом людей…
- Макс… вот что мы делаем, а?
- А на что это, по-твоему, похоже?
- Я прекрасно понимаю, на что это похоже. Просто не уверен, что после не получу с ноги в табло от Макса Перлова, великого и могучего натурала.
Макс смотрел ему прямо в глаза, и от этого прямолинейного, подчиняющего взгляда кружилась голова и сладко тянуло внизу живота.
-А я и не отрицаю, что натурал. Только вот, незадача, Тимур, я сплю с бабами, а думаю все время почему-то только о тебе. Как думаешь, если трахну тебя, начну снова думать о бабах?
- Хочешь проверить?..
- Хочу тебя…
Сердце Тимура пропустило удар и снова забилось мелкими неровными толчками.
- Здесь?
- Предлагаешь подождать? Окей. Еще посидим пару часиков и отчалим до дома.
- Перлов, а ты - язва. Пошли за мной.
Тим поднялся с дивана и, лавируя между полутрезвыми людьми, пошел к выходу. Макс засмотрелся было на его задницу, но, нервно втянув воздух сквозь стиснутые зубы, поспешил следом.
Скрипучая дверь впустила их в полутемный зал. Хорошо просматривалась лишь сцена, столики жюри и первые ряды пустых кресел. Перлов огляделся по сторонам и тихо поинтересовался:
- Что это, Тим?
- Наш приют на ближайший час.
- Все-таки твою показушность не изжить.. это же надо! Только Тимур Керимов, как настоящая звезда, может трахаться на сцене…
Тим подошел к Максу и приложил палец к его губам:
- Не нужно…
Макс замолчал и осторожно обнял Тимура за плечи:
- Я боюсь. Вот и пизжу, как кретин. Прости.
Тим, взяв Перлова за ягодицы, притянул к себе и прижался ширинкой к его бедру.
- Я - хороший. Меня не надо бояться, меня надо любить…
Макс задохнулся, хватая воздух ртом. Такой близкий и неожиданно страстный Тимур пугал, но был безумно желанен. Керимов, тем временем, пьянея от обладания, прижимался все плотнее, до боли в ребрах. Пальцы шарили по спине, губы терзали шею. Макс провел языком по мочке уха Тимура и, дождавшись тихого ответного стона, нежно прикусил ее. Втиснув колено между ног Тимура и усадив его на свое бедро, Перлов вывернулся из сжимающего его кольца рук и потянул наверх черную Тимину футболку, методично исследуя каждый обнажавшийся миллиметр кожи. Тим негромко стонал, оседая в нежных руках. Но, когда Перлов взялся за пряжку ремня на его джинсах, Тимур мягко, но требовательно отстранился и хрипло прошептал:
- Подожди, сначала я…
Медленно опустившись на колени перед Максом, он расстегнул его ширинку, спустил вниз джинсы и белье, и, не торопясь, провел языком вокруг головки. Перлов выгнулся навстречу и, еле сдерживая стон, прикрыл глаза. Из ощущений остались только немыслимая пляска Тимкиного языка и его пальцы, вцепившиеся в бедра. Макс вцепился в растрепанные волосы Тимура и, тяжело дыша, умолял:
- Быстрее, Тим, пожалуйста...
Но тот остановился, вызвав у Перлова разочарованный стон, и, расстегивая болты на штанах, несмело прошептал:
- Не могу больше… хочу тебя…
Перлов замер - в глазах промелькнул испуг, - и неуверенно сказал:
- Тима.. я не знаю.. я никогда раньше… фак. Я не хочу, чтобы тебе было больно.
- Я все сделаю сам…
Тим подошел вплотную к сцене и, спустив джинсы, повернулся к Перлову спиной. Облизав два пальца, он ввел их в себя, растягивая и подготавливая. Макс заворожено следил за неторопливыми действиями Тимура, чувствуя, как новая волна возбуждения прошлась от паха к затылку. А Тим, закончив с подготовкой, встал, расставив ноги и упираясь руками в сцену. Перлов подошел вплотную и сильно провел ладонью по тиминому позвоночнику. Керимов выгнулся вслед гибким кошачьим движением.
- Макс, ну, не мучай меня… бери.
Перлов аккуратно ввел член, но сразу же остановился, услышав тихий стон Тимура.
- Больно?
- Продолжай…
Макс начал осторожно двигаться, наслаждаясь податливостью Тима. Тот, изгибаясь, вторил всем телом ритму, заданному Перловым. Они чувствовали друг друга так близко, что о большем и мечтать было нельзя - до звезд в глазах, до прокушенных губ. Пыльные доски сцены скрипели под ладонями Тимура, а сам он с блаженной обреченностью насаживался и насаживался на член Макса - до дрожи в коленях, до крупных бисерин пота над губой.
Перлов, придерживая Тима за бедро, плотно обхватил пальцами член - Тимур запрокинул голову назад, и, закусив губу, застонал. Постепенно наращивая темп и двигая рукой в четком ритме с бедрами, Макс дошел до края бездны и с хриплым стоном кончил, чувствуя, как дрожит под ним от наслаждения Тим. Еще несколько резких движений рукой в рваном ритме - и Тимур, тихо и счастливо выдохнув имя Макса, кончил вслед за ним.
Пашка протискивался через толпу КВН-щиков, ища глазами Тимура. Уставшему за этот вечер от людей, от общения, от улыбок и смеха Воле хотелось просто сесть и поговорить с близким человеком. Или помолчать. Он еще не придумал, что сказать Тимке, но оставить все, как есть, не мог. После всего произошедшего им необходимо было многое прояснить. Паша всю игру старался держать себя в руках, но стоило ему вспомнить то, что произошло в гримерке, как ему становилось жарко, слова путались и вылетали из головы. Он был в полном замешательстве и надеялся, что разговор с Керимовым все прояснит, хотя и плохо понимал, что ему, собственно, нужно от Тимура.
Того нигде не было видно. Паша, было, подумал, что Тим в расстроенных чувствах уехал домой – Керимов не выносил поражения ни в какой форме - но вдруг его внимание привлекла парочка, обнимающаяся на диванчике в самом углу. Народ вокруг веселился уже не первый час и был слишком навеселе, чтобы обращать на что-то внимание, но Паша сразу узнал эти плавные, кошачьи движения человека, сидевшего на чьих-то коленях.
Зачем его понесло к этому злосчастному диванчику, Паша и сам понять не мог. Просто на автомате подошел ближе и широко раскрытыми глазами уставился на жаркий поцелуй, которым одаривал Тимур своего друга, Макса, кажется. Первый раз он видел «звездного красавчика» таким – естественным, искренним, любящим. Казалось, что если мир начнет рушиться вокруг него – Тим ничего не заметит. Исчезла напускная показушность, циничный прищур, похотливые замашки, сейчас это был открытый и податливый влюбленный мальчик, который, кажется, уже плохо осознавал, что происходит.
В какой-то момент Тимур оторвался от Макса и посмотрел мутным, невидящим взглядом на Пашу. «Чего тебе?..» - тихо, еле слышно - потому, что не слушается голос, потому, что вот это, наверное, и есть настоящая любовь. А вот его Тим сегодня утром просто использовал. Пашка был для него просто средством для снятия напряжения. И больше ничем. Воля резко развернулся и быстрыми шагами пошел прочь из зала, не заметив серьезного и немного грустного взгляда наблюдающего за ним Галыгина.
- Пашка! Погоди, ты куда заторопился? Еще же никто не расходится…
- Да я что-то устал сегодня. Тем более настроение какое-то поганое, не до веселья совсем…
- Слушай, - Вадим подошел ближе, - я не знаю, что у тебя там стряслось, но ведь сегодня такой день - вы же в вышке играли, Паш! Между прочим, вас еще не скоро забудут, и во многом благодаря тебе. Это я все к чему: не грузись, мил человек, что бы тебя не огорчало. Пойдем лучше выпьем с тобой за… да за что пожелаешь. Так сказать, встреча представителей России и Белоруссии без галстуков.
Пашка помедлил секунду, но сопротивляться доброй, понимающей улыбке Галыгина было невозможно, и он утвердительно кивнул.
Хороший, славный человечек, ты уже совсем пьян, поэтому легко говоришь о том, что тебя тревожит, мне, в общем-то, даже не близкому твоему другу. Где они? Где все твои друзья? Неужели ты настолько одинок, что тебе некуда пойти, не с кем поговорить по душам? Как же можно думать о себе так, как думаешь ты? Ты, каждое слово которого обязательно будут ловить самые красивые девушки. Просто нужно время. Просто нужно поверить в себя, и все будет хорошо. Пашка, ты замечательный, не забывай об этом, что бы не происходило. А я теперь никуда от тебя. Ты ведь разрешишь мне просто быть рядом?..
- Ваа-дик, я перебрал, да?
- Есть такое, Паш. Да ладно, сегодня можно. Главное, что мы, наконец, домой добрались.
- Треплюсь весь вечер о своих проблемах, как девчонка…
- Ерунды не говори. Иногда человеку необходимо выговориться. А я даже рад, если смог тебе хоть чем-нибудь помочь. И вообще, знайте, Павел, если вдруг что случится – доктор Галыгин всегда рад приехать и выслушать все, что вы захотите ему рассказать.
- Вадик, я… спасибо тебе…
- Ты давай, спи уже. Я дверь за собой захлопну.
Выйти в темный коридор, напоследок оглянуться на худенькую фигурку на кровати, такую близкую и доступную сейчас, заглушить в себе волны подступающей нежности и желания и уйти, унося в сердце его образ.
«Перебрал однозначно… А Вадька, почти никто мне, смотрит так… Как будто понимает..» - Мысли появлялись в голове и исчезали быстрее, чем Паша успевал их поймать. Он сидел, сжимая в руке стакан чего-то очень крепкого, и неизвестно зачем рассказывал этому долговязому белорусу все, что накопилось. Говорил и говорил. И казалось, что тот не осудит, что будет рядом… Да, будет рядом. Постоянно… Перед глазами мелькали обрывки прошлого, но их все затмевало лицо влюбленного Керимова. Влюбленного не в него. И он снова пил, и снова говорил, хватая Галыгина за руки.
«Как теперь можно жить дальше?... Зачем нужно жить дальше?... Вадик… Так люди становятся близкими. Если бы я мог просить тебя быть рядом со мной… Ох, как я пьян… Бляяя… Мы, кажется, уже дома… Я дома.»
- Вадик, я… спасибо тебе…
«Останься…»
Через несколько лет.
Суслик, с крайне таинственным видом, пытался загнать всех в зал. Резиденты, перекидываясь остротами и хохоча, собирались медленно, как младшая группа детского сада, постоянно норовя куда-нибудь сбежать. «Хреновый из меня организатор. Однозначно», - вздыхал про себя Вадик. Он уже готов был впасть в крайне задумчивое состояние, но положение спас Перлов. Спустившись из своего номера практически в чем мать родила - из одежды на нем были только халат, плавки и тапочки, сел в углу и посмотрел многозначительным взглядом на Родригеза - главного заводилу. Тимур тут же присмирел, подскочил к нему и звонко чмокнул в висок:
- А ты чего в угол забился? – Роди попытался было примоститься рядышком, но Макс, который знал о планах Галыгина, легонько подтолкнул Тима к уже рассаживающимся в центре зала ребятам.
- Иди, сядь туда, Тимка. Тебе будет интересно.
- Но я с тобой хочу, - капризно надул губы Тимур. Макс нежно провел тыльной стороной ладони по его щеке:
- После придешь ко мне. В номер. На ночь.
Тим блеснул глазами и быстренько отполз к остальным, усевшись почти в центре.
Практически все были уже в сборе. Не хватало только Паши. Вадик обеспокоено кинул взгляд на часы. Он видел, что свободное место оставалось только рядом с Родригезом и прекрасно понимал, что Пашке будет тяжело. Тяжело сидеть рядом и смотреть то, что он, Галыгин, для них приготовил. При мысли, что он может причинить Паше боль, начинало колоть в районе грудной клетки. «Разнюнился… баба… А что, нет? Уже пару лет сны об одном. Воспоминания об одном. Все эти долбанные флэшбэки. Вроде ведь и Дашка такая хорошая, родная… И Паша уже не тот застенчивый мальчик…» Но тут эти мысли прервал его же собственный внутренний голос: «Но ты, именно ты знаешь, когда Паша начал ломаться. Когда ему стало море по колено. Разве нет? И поспорь со мной – ты хочешь его постоянно. С той же силой, как тогда. В темном коридоре, слушая его стоны и представляя, что именно ты ловишь их губами». Вадик зажмурился и встряхнул головой. «Ну, личность, начинай уже!» - раздались нетерпеливые выкрики. Тут в зал вошел Воля. Он огляделся, увидел, что свободное место есть только рядом с Роди, и зябко повел плечами. Но безропотно сел. Непривычно тих и стеснителен, как когда-то давно.
Пашка жутко устал. Больше всего хотелось сейчас пойти в номер, лечь пластом на кровать и забыться сном. Он почти упал на пол рядом с Тимуром, никак не отреагировав на бурное приветствие. Свет погас. И Воля увидел на экране картинки из прошлого. «Ты помнишь, как все начиналось?..» - подбросила память строку из старой песни. Он лишь усмехнулся, увидев на экране сначала Бульдога, затем Галыгина с бубном. Друг был таким смешным… Воля хорошо помнил тот год - Вадька тогда много сделал для него, удержав от многих глупостей, которые Пашка уже готов был натворить из-за этой мелкой шкоды, которая, сидя сейчас рядом, умудрялась изображать из себя пропеллер. На экране появился он сам: «Сольный номер. Эротический». Паша ткнул Тимура в плечо, мол, помнишь. Тот не отреагировал. А у него самого сердце как будто ухнуло куда-то вниз, щеки залил лихорадочный румянец. Он помнил все. Каждый момент своего запретного наслаждения. Того, который изменил мир. Его мир. Паша низко опустил голову, сделав вид, будто посмеивается, но, как только камера переключилась на кого-то другого из резидентов, встал и вышел из зала. Ему хотелось верить, что он встал и вышел. А не подскочил и выбежал. Как ему хотелось в это верить…
Вадик внимательно наблюдал за реакцией друзей. Кто-то хватался за голову, кто-то громко ржал. Он перевел взгляд на Пашку: вот с интересом глядит на экран, потом видит себя - в глазах мелькает легкая паника. Толкает Тимура и, когда тот не реагирует, опускает голову. Галыгин смотрел, как сбивается его дыхание, как он поднимается и, с отчаянным усилием, почти спокойно выходит. Почти. Внутри все заныло. Захотелось метнуться за ним, догнать, прижать к себе, гладя жестковатые волосы, - чтобы ушла вся та затаенная боль, что ощущалась сейчас так отчетливо. Но он затеял все это. И он должен был сидеть на месте и продолжать что-то говорить. Хотя мысли его спешили за худой фигуркой, которая - Вадик не мог уже этого видеть - спешила в этот момент прямиком к туалету.
Горло скребло от судорожных вдохов при торопливом шаге и от еле сдерживаемых слез. Жутко хотелось курить, умыться ледяной водой... А, главное, забыть всё, уйти, убежать. Хотя бы на время. Он влетел в кабинку и закрыл щеколду. Уселся было на закрытый крышкой унитаз, но тут же вскочил и остервенело стал лупить кулаками по кафелю на стене. Он бил и бил, не замечая хруста костей и красных ошметки кожи. То, что раньше было итальянской кладкой, стало похоже на ощерившийся кровавый беззубый рот. Кровь из костяшек кулаков шла уже не переставая, но Паша не ощущал боли в руках. Как можно обращать внимание на такой пустяк, когда душу разрывает на части. «И даже Вадька ничего не заметил», - вдруг с горечью пришла еще одна мысль. Пашка опустился на пол, уткнувшись лбом в ледяную стену...
Сколько прошло времени, он не знал. Стало холодно. Он не чувствовал кистей рук, но было похуй. Воля поднялся и, слегка покачиваясь от внезапно накатившей слабости, пошел снова в зал. Там уже никого не было, только Галыгин собирал со стола диски с записями. Паша сел рядом на стул.
- Вадь, ты – молодчина. Спасибо.
- Пашка, - Вадик испуганно смотрел на него, - ты чего такой?..
- Ничего. Мне просто было немного нехорошо. Сейчас уже все в порядке, – забывшись, Паша положил руки перед собой.
- Бля… Сиди здесь, - это было самое цензурное из тирады Суслика. На пару мгновений он исчез, но почти тут же вернулся с большой бутылкой водки. Уселся рядом, открыл и приставил стеклянное горлышко к губам друга: «Пей. Пей, я сказал». Воля сделал два больших глотка. В следующий момент он чуть было не потерял сознание от боли - Галыгин, вылив немного водки на носовой платок, стал осторожно, но довольно уверенно промывать разбитые руки. Обмыл вокруг ран, осторожно дуя на них, чтобы хоть чуть-чуть снять жжение. Хотя это было изначально бесполезно. А потом сел позади Пашки, крепко обняв его свободной рукой, и почти насильно влил в него чуть ли не четверть бутыли, чтобы оставшееся плеснуть ему на руки. Пашка взвился и закричал от боли, но Вадик крепко держал его, нежно шепча: «Тихо, глупый, что же ты так с собой, хороший мой, потерпи, сейчас все пройдет. Сейчас». Воля не слышал ничего. Красный туман застилал глаза. Вадим осторожно снял с себя рубашку и разорвал на длинные полоски, «Рембо, блин… Чип и Дейл..», чтобы осторожно перебинтовать то месиво, что раньше было руками. С изящными и тонкими пальцами. Которыми он имел счастье исподтишка любоваться.
- Вадь, - поднял на него Паша мутный взгляд, - давай напьемся. Несильно. Просто мне нужно…
- Хорошо. Давай несильно. Как скажешь…
Притащил из того же загашника бутылку вина.
- Нда, тебе бы после водки его лучше не пить… Но больше я ничего не нашел.
- Хуй с ним, давай вино.
Бутылка закончилась быстро.
- Паш, пойдем, я отведу тебя в номер. Пойдем.
- Да, пойдем. Пора уже, да?
- Да, точно.
Галыгин помог Паше встать на ноги и, осторожно поддерживая за талию, довел до лифта. Не то, чтобы Воля не мог идти сам. Но Пашке хотелось, чтобы его обнимали, а Вадику хотелось обнимать самому. Они поднялись на этаж, где жили буквально через две комнаты друг от друга. Вадим помог открыть дверь.
- Паш, постарайся выспаться нормально. Завтра работы до задницы.
- Угу.
- И это… Ты держись, - Галыгин неловко толкнул Пашку в плечо. - Я пока не буду спать. Если будет что нужно - приходи.
Паша зашел в номер и сразу же направился в ванную. Скинул шмотки, включил прохладный душ. Рассудок вытворял странные вещи. Сейчас Воле казалось, что в голосе друга звучали почти умоляющие нотки…. Завинтив кран, накинул халат и, на ходу вытирая волосы полотенцем, решительно направился комнату. Взглянул на светящиеся в темноте часы – начало третьего. «А я один. Кому я нужен… Если только…» - смутная надежда вспыхнула маленьким огоньком в сознании. Бросив мокрое полотенце в сторону кресла, Воля вышел в коридор и направился к номеру Галыгина.
Вадик, придя к себе, захлопнул громко дверь и сполз по ней спиной. Его мутило. От того, что он чувствовал себя виноватым, от того, что напрасно думал, будто может что-то изменить… «Если бы я мог…» - Вадим хотел закрыть лицо руками, но увидел, что в кулаке сжимает платок, пропахший водкой и пропитавшийся Пашкиной кровью.
Он распахнул дверь номера ровно в тот момент, когда Воля уже решил, что будет стучать по ней ногой. Руки болели нещадно.
- Паша…
- Вадь, можно у тебя переночевать? Если я останусь один… Я не могу сейчас так…
Галыгин молча кивнул и отступил назад.
Несмело, будто каждый шаг давался с трудом, Воля зашел в номер: «О, у тебя диван. На нем-то я и посплю»
- Не глупи. Кровать огромная. Ложись и спи себе. Я много места не займу, да и ты, прямо скажем, не Геракл.
- Но это как-то…
- Как? Нормально все. Хочешь, я на одеяле спать буду, если ты нервничаешь. Просто ложись и засыпай. Все будет хорошо. Как руки?
- Они болят, а значит, они еще есть, - криво усмехнулся Паша.
- Ну, ты уже пытаешься юморить. Отлично. Все, спать давай. Ложись. – Вадим мягко подтолкнул его к кровати.
Паша повернулся к нему спиной, устраиваясь поудобнее. Задев одеялом разбитые руки, зашипел, дернувшись, упал на спину и вдруг увидел совсем рядом склонившегося над ним Вадика.
- Пашка, ты чего? Очень больно, да?
Он собирался было что-то ответить, но вместо этого просто потянулся губами к его губам. «Я хочу, чтоб меня любили» - билась в мозгу мысль, а тело жаждало тепла и нежности, которые излучал Вадик. Паша притягивал его к себе разбитыми руками, ближе и ближе, целовал с отчаяньем тонущего, который обрел единственную возможность дышать, оплетал его собою. Почему-то оказалось, что роднее и нужнее этого человека никого больше нет, и если он сейчас оттолкнет, отстранится - мир разрушится, превратившись в плотный сгусток саднящей боли.
Вадик осторожно оторвался от Пашкиных губ и навис над ним, оперевшись руками по обе стороны от его головы.
- Паш, не надо… Ты не понимаешь. Будет только хуже.
- Будет хуже, если ты сейчас остановишься. Пожалуйста, Вадик…
Все оказалось так сложно и так просто. Обводить кончиками пальцев контуры любимого лица, целовать пушистые ресницы, оставлять легкие прикосновения на губах, тихо шепчущих что-то. Путешествие длиною в жизнь: от поцелуев на шее - к хрупким ключицам, попутно гладя плечи, запястья, ладони, заполняя собой все пространство вокруг, чтобы не оставить ни малейшей возможности вернуться боли и одиночеству, никогда, никогда… Почувствовать под пальцами шелковистые шарики сосков и задохнуться от нежности, хранимой годами. Услышать тихие, хрипловатые стоны – и потерять голову, сорваться: терзать любимые губы, пока не кончится дыхание, оставлять засосы на тонкой коже, до боли обнимать худое и прекрасное тело. Губами, пальцами рисовать узоры на поджаром животе, спускаться ниже, наблюдая за тем, как Пашка приподнимается на локтях, как удивленно округляются его глаза, от возбуждения становясь совсем тёмными. И, наконец, сделать то, что хотелось многие годы, с того самого момента, как он увидел его там, в гримерной. Брать его, отдаваясь самому целиком и полностью, подчиняясь его ритму, принимая его правила; прислушиваться к каждому вздоху, каждому полустону; сделать его своим персональным богом на эту ночь и на всю оставшуюся жизнь, подарить ему удовольствие, получив взамен терпкий вкус его освобождения и подрагивающие бедра под ладонями…
- Будет хуже, если ты сейчас остановишься. Пожалуйста, Вадик…
Паша смотрел умоляющим взглядом, понимая, что если сейчас все закончится, он просто не сможет дальше быть самим собой. Этот поцелуй дал ему воздух, и хотелось им дышать. Хотелось… Его руки везде… Сначала нежно по лицу. Поймать пальцы, поцеловать их, каждый. Закрыть глаза, чтобы, если все закончится, больше никогда их не открыть. И снова легкое прикосновение губ заставляет постанывать. И еле слышно: «Вадька, мой хороший, родной, я твой. Совсем твой». Он ловит последние слова ртом и будто пробует на язык. Прикосновения невесомые, как по воздуху, но они раскаляют. Чувствовать губы на шее, и больше ничего нет. Только его тяжелое дыхание и прикосновения. Они стирают мысли напрочь. Он сейчас – весь мир. Весь. И больше ничего не нужно. Он так нежен, что забывается собственное имя. Господи, дай сил. Снова утонуть в поцелуе без надежды на возвращение, его язык, дыхание, вкус… Чувствовать, как он спускается ниже, ощущать его губы на животе. Приподняться на локтях почти из последних сил, потому что так не бывает, это невозможно, и захлебнуться собственным стоном от горячей влажности рта, теряя последние нити разума…
Целовать его после, чувствуя на его губах собственный вкус, и понимать, что нужно еще, что этого мало, что это не все, что возможно. Набраться решимости и…
- Вадь… Возьми меня… - как в холодную воду.
Вадик несколько минут смотрит ему в глаза, как будто пытаясь там что-то прочесть, потом закрывает их поцелуем, и на несколько секунд ощущение его присутствия пропадает. Но через мгновение снова - жар его тела и нежность рук, и поцелуи, которых первый раз в жизни так много, что кружится голова. Пашка, одуревший и расслабленный, не успевает даже заметить, как теплые, скользкие пальцы проникают в него, сначала один, потом второй, растягивая так осторожно и ласково, что в голове проносится глупая мысль: «Вадик, человек-нежность…». Галыгин наклоняется к нему близко-близко, шепчет:
- Пашка, родной мой, ты потерпи, если совсем больно станет – я не буду…
Но о боли просто нет времени думать, потому что вслед за ней любовь накатывает сладкими волнами удовольствия, и Паша стонет в полный голос, и выгибается дугой на постели, и цепляется за вадиковы плечи, и ловит искусанными губами его губы. Потому что это невозможно вынести, потому что слишком хорошо, потому что первый раз в жизни он не трахается, а занимается любовью, и она оглушает, ослепляет на несколько мгновений, лишая сил и одновременно наполняя невероятной силой.
Вадик падает на него, лихорадочно покрывая его лицо поцелуями и шепча какие-то слова, из которых пашино затуманенное сознание выхватывает только «люблю», и он еле слышно шепчет ответное признание…
А потом он засыпает глубоким сном, и Вадик обнимает его до самого утра, охраняя его чуткий сон, ощущая его теплое дыхание на груди, невесомо проводя пальцами по спине, вдыхая запах его волос. Невидяще глядит в темноту, не смыкая глаз, и думает о том, что этой ночью держит весь мир в своих руках…
Паша проснулся рано. Осторожно пошевелился, устраиваясь поудобнее в теплых руках любимого. «Любимый» - тихонько произносит он, не боясь быть смешным и нелепым.
- С добрым утром, роднуля, - нежным шепотом на ухо. Вадик уже не спит. Еще не спит.
Осторожно повернуться лицом, не разрывая кольца объятий:
- Ты не спал всю ночь? У тебя такие глаза… Вааааадик, - ласково тянет Пашка и окончательно теряется в своей любви к лежащему рядом, в упор смотрящему на него, человеку.
- Какой ты… - Галыгин путается в той череде милых глупостей, которые ему так хочется сказать.
- Какой?
- Лучший. - Вадим довольно щурится и тянет осторожно Пашу на себя. Еще одно усилие, и тот уже лежит сверху. - А давай так каждое утро?
- Хм… мм… мммм… Как вы удивительно умеете уговаривать…, - хрипловато смеется Воля, - а ласка, сука, приятная… Но, однако, подъем, нас ждут великие дела.
Через некоторое время они уже стояли в лифте, который неторопливо вез их на первый этаж. Они стояли ровно в центре кабины, и Вадик целовал ему разбитые руки. Эмоции волнами накрывали их. Лифт мягко остановился, дверь открылась. Паша повернул голову и увидел застывших на пороге Макса и Родригеза. Осторожно высвободив одну руку, Воля нажал на кнопку закрытия дверей. Безразлично глядя на Тимура. Теперь у Пашки был свой человек. Человек-нежность.
URL записи
@темы: Comedy Club, Цитаты